– Когда будет готова твоя похлебка, Одноглазый?
– Как только решим вопрос с цыпленком.
– Так пошли кого-нибудь украсть, – пророкотал Элмо.
– Те, кто нам нужен, засели в погребке на Унылой улице. С ними кое-какие суровые друзья.
– Что ты собираешься сделать, Элмо? – спросил я.
Я был уверен, он что-нибудь предпримет. Ворон возложил на нас кое-какие обязанности, назвав имя Зуада. Он подумал, что умирает. В противном случае Ворон не назвал бы полковника. Я уже достаточно хорошо знал его, хотя и не был осведомлен о его прошлом.
– Нам надо что-нибудь устроить этому полковнику.
– Кто ищет себе неприятностей, тот их найдет. Вспомни, на кого он работает.
– Это никуда не годится, Костоправ, отпускать тех, кто причинил вред Гвардии. Пусть это даже сам Хромой.
– Но этим ты взваливаешь себе на плечи довольно большую ответственность, не так ли?
Однако я не мог не согласиться с ним. Поражение на поле боя – это понятно. А здесь – совсем другое дело. Это уже политика. Они должны знать, что если втянут нас в какое-нибудь дерьмовое дело, то волосатые ощущения им обеспечены. Хромого, да и Ловца Душ надо проучить.
– И как же ты представляешь себе эту расплату? – спросил я Элмо.
– Да они у меня все в штаны наложат. Будут стонать и плакать. Я прикидываю, сделать они не смогут ничего. Черт, Костоправ, тебя что, это не трогает? Тебе же тоже приходится расплачиваться, латая этих парней, – он задумчиво посмотрел на Кукурузника. – Похоже, чем меньше будет свидетелей, тем лучше. Хромой и вякнуть не сможет. Он ничего не докажет. Одноглазый, давай-ка поговори еще со своим любимчиком – повстанцем. У меня тут образовалась одна идейка. Может, у него есть ключик.
Одноглазый закончил разливать свой бульон. У первых отведавших его лица уже перестали быть такими бледными. Элмо прекратил обрезать свои ногти. Он пронзил хозяина конюшни своим угрюмым взглядом.
– Кукурузник, а ты слышал когда-нибудь о полковнике Зуаде?
Кукурузник замер. Он колебался на секунду дольше.
– Не могу сказать, что да.
– Странновато. А я подумал, что можешь. Это же его называют левой рукой Хромого. Вообще, я прикидываю, что Круг пойдет на все, чтобы достать его. Как ты думаешь?
– Я ничего не знаю о Круге, Элмо, – он уперся взглядом куда-то поверх крыш. – Ты говоришь, что этот тип на Унылой и есть Зуад?
Элмо довольно рассмеялся.
– Ничего подобного я не говорил, Кукурузник. А меня что, можно было так понять, Костоправ?
– Ни черта. И что бы Зуаду тут, в Весле делать, ошиваясь в этом грязном публичном доме? Хромой по уши засадил его в свои проблемы. Ему сейчас нужны все помощники, какие у него есть.
– Уловил, Кукурузник? Теперь дальше. Я, возможно, знаю, где Круг смог бы найти этого полковника. Мы теперь с ним никакие не друзья. С другой стороны, мы не дружим и с Кругом. Но дело есть дело. Обойдемся без эмоций. Вот что я подумал. Может, мы смогли бы действовать услуга за услугу. Кто-нибудь важный, из повстанцев, заскочил бы в то место на Унылой улице и сказал бы хозяевам, что им не стоит так присматриваться к тем ребятам. Понимаешь, что я имею в виду? Если все пойдет, как я говорю, полковник Зуад сам свалится прямо в лапы Кругу.
У Кукурузника был вид человека, который понял, что попался в ловушку.
Он был хорошим шпионом до тех пор, пока у него не было причин заботиться о своей шкуре.
Скромный старый Кукурузник, дружелюбный владелец конюшни, мы всегда давали ему немного чаевых и болтали о том о сем. На него ничего не давило. И ему не приходилось быть никем иным, как просто самим собой.
– Ты все неправильно понял, Элмо. Честно. Я никогда не занимался политикой. Что Леди, что Белые, мне все равно. Лошадям нужен постой и пища независимо от того, кто на них ездит.
– А пожалуй, ты прав, Кукурузник. Извини меня за подозрительность. - Элмо подмигнул Одноглазому.
– Те ребята сейчас в Амадоре, Элмо. И ты бы лучше сам сходил туда, пока кто-нибудь не рассказал им, что ты в городе. А я начну-ка лучше здесь все расчищать.
– Да мы не торопимся, Кукурузник. Но ты давай. занимайся своими делами.
Кукурузник посмотрел на нас. Он сделал несколько шагов по направлению к тому, что осталось от его конюшни. Обернулся к нам. Элмо одарил его сочувствующим взглядом. Одноглазый подогнул левую переднюю ногу своей лошади, чтобы проверить копыто. Кукурузник нырнул в развалины.
– Одноглазый? – позвал Элмо.
– Он на заднем дворе, сматывается.
Элмо усмехнулся.
– Поглядывайте за ним, Костоправ. Все подмечайте. Я хочу знать, кому он все рассказывает. Мы ему дали кое-какие сведения. Надо, чтобы они распространились здесь, как триппер.
– Зуад – мертвец с той самой минуты, как Ворон произнес его имя, рассказывал я Одноглазому. – А может, и с той минуты, когда этот полковник что-нибудь натворил еще раньше.
Одноглазый хрюкнул и снес карту. Леденец подобрал ее и открылся.
– Я не могу с ними играть, Костоправ. Они все нечестно делают, - пожаловался Одноглазый. Элмо подлетел к нам на своей лошади, спешился.
– Они смотались из того публичного дома. У тебя есть что-нибудь для меня, Одноглазый?
Ничего существенного мы не узнали. Я рассказал об этом Элмо. Он ругнулся, сплюнул и опять начал ругаться. Ударом ноги Элмо разбросал доски, которые мы использовали в качестве карточного стола.
– Займитесь-ка своим делом.
Одноглазый старался оставаться спокойным.
– Они не делают ошибок, Элмо. Они просто прикрывают свою задницу.